Мой отец, как оказалось, весьма педантичен в отношении приготовления чая. Столько-то заварки на столько-то воды и ни минуты раньше положенного времени.
А китаянка Ронг, к примеру, совершенно подобным не тревожится:”В родительском доме в кружках всегда чайные листья. Холодная ли вода, горячая ли, сегодняшнего для или вчерашнего - это всё чай”.
Поменял код на двери в квартиру. Неделю назад почти. Ни разу с тех пор не смог попасть домой без проволочек. Вбивая старую комбинацию и получая возмущённый писк, стыдливо улыбаюсь дверной ручке, обещаю себе менять такие вещи почаще.
Слетал домой. Было сперва очень страшно, особенно во время проверки документов в аэропорту и затем ночью полицией в маршрутном автобусе, а потом очень легко от осознания того, что слетать домой - на самом деле запросто.
Родители сильно постарели, что особенно заметно после инвентаризации фотоальбомов и записей с кассетной ещё видеокамеры. Утешает разве что собственная конечность.
Побродить по России особо не получилось, везде-то меня сопровождал сперва старший брат (к голосу которого было удивительно заново привыкать), затем - родители. Но уж аэропортов я насмотрелся надолго. Особенно развлёк ларёк “Крошка-картошка” в Шереметьево, где южной внешности тип пытался приобрести кипятку для лапши быстрого приготовления, а неюжной внешности тип - стрельнуть зарядку для мобильника.
Чуть позже пожилой мужчина в шубе просил сколько не жалко на билет, который оказался свыше финансовых возможностей.
Ещё через 11 где-то часов я сидел на полу в Чибе и слушал про похождения Венесуэльской поданной в Токио - и краска заливала мне лицо.
Петербург моего брата - это спальные районы, полные алкогольно-зависимых людей с жизненными обстоятельствами, и трескучий центр, до которого каждый раз нужно мучительно добираться и не менее мучительно оттуда выуживаться ближе к вечеру. В центре красиво. Везде царит шаурма, или это особенность маршрутов, проложенных братом.
Вот кстати история про брата и баню. Стоит где-то в Сибири деревянный брусчатый дом с архетипичной баней. У порога - две занесённые снегом гигантские лайки, свернувшиеся в коллективный клубок. Внутри - диско-шар и русская поп-музыка, вот этот вот калейдоскоп разноцветных пятен света по дереву стен. Отец, я и брат уже сидим в бане, уже порядком разогретые, и мне уже плоховато. Брат встаёт поддать пару, возвращается на место, садится. Полка не выдерживает, брат устремляется вниз, подлая гравитация тянет меня за ним, отца - за мной. Все живы, зато теперь есть внушительного вида рана на левом плече, обещающая со временем перейти в не менее внушительный шрам. Брат - всё же человек тяжёлый в смыслах более, чем одном.
А китаянка Ронг, к примеру, совершенно подобным не тревожится:”В родительском доме в кружках всегда чайные листья. Холодная ли вода, горячая ли, сегодняшнего для или вчерашнего - это всё чай”.
Поменял код на двери в квартиру. Неделю назад почти. Ни разу с тех пор не смог попасть домой без проволочек. Вбивая старую комбинацию и получая возмущённый писк, стыдливо улыбаюсь дверной ручке, обещаю себе менять такие вещи почаще.
Слетал домой. Было сперва очень страшно, особенно во время проверки документов в аэропорту и затем ночью полицией в маршрутном автобусе, а потом очень легко от осознания того, что слетать домой - на самом деле запросто.
Родители сильно постарели, что особенно заметно после инвентаризации фотоальбомов и записей с кассетной ещё видеокамеры. Утешает разве что собственная конечность.
Побродить по России особо не получилось, везде-то меня сопровождал сперва старший брат (к голосу которого было удивительно заново привыкать), затем - родители. Но уж аэропортов я насмотрелся надолго. Особенно развлёк ларёк “Крошка-картошка” в Шереметьево, где южной внешности тип пытался приобрести кипятку для лапши быстрого приготовления, а неюжной внешности тип - стрельнуть зарядку для мобильника.
Чуть позже пожилой мужчина в шубе просил сколько не жалко на билет, который оказался свыше финансовых возможностей.
Ещё через 11 где-то часов я сидел на полу в Чибе и слушал про похождения Венесуэльской поданной в Токио - и краска заливала мне лицо.
Петербург моего брата - это спальные районы, полные алкогольно-зависимых людей с жизненными обстоятельствами, и трескучий центр, до которого каждый раз нужно мучительно добираться и не менее мучительно оттуда выуживаться ближе к вечеру. В центре красиво. Везде царит шаурма, или это особенность маршрутов, проложенных братом.
Вот кстати история про брата и баню. Стоит где-то в Сибири деревянный брусчатый дом с архетипичной баней. У порога - две занесённые снегом гигантские лайки, свернувшиеся в коллективный клубок. Внутри - диско-шар и русская поп-музыка, вот этот вот калейдоскоп разноцветных пятен света по дереву стен. Отец, я и брат уже сидим в бане, уже порядком разогретые, и мне уже плоховато. Брат встаёт поддать пару, возвращается на место, садится. Полка не выдерживает, брат устремляется вниз, подлая гравитация тянет меня за ним, отца - за мной. Все живы, зато теперь есть внушительного вида рана на левом плече, обещающая со временем перейти в не менее внушительный шрам. Брат - всё же человек тяжёлый в смыслах более, чем одном.